– Я пока еще не согласился, – быстро добавил он. – Многое зависит от операции, над которой я сейчас работаю.
Рэйчел опустила глаза. Они оба знали, что Тому не позволено откровенно говорить о работе. Понимая это и ощущая нежелание Рэйчел обсуждать эту тему дальше, Том тем не менее продолжил:
– Это пост твоего отца.
Рэйчел все еще смотрела в стол.
– Что ты об этом думаешь?
Теперь он точно видел, что зашел слишком далеко. Весь ресторан был заполнен парочками, и семьями, и компаниями друзей, и никто из них, казалось, не разговаривал друг с другом. Это было одно из самых любимых заведений Рэйчел, с тайской кухней. Тихонько звучала ненавязчивая музыка, какие-то приятные дудочки, но сейчас она была все равно что звук ногтей, царапающих школьную доску.
– Рэйчел?
– Что?
Снова эта внезапная, яростная вспышка гнева – как в их первую встречу в Стамбуле. Ее лицо превратилось в мрачную, разочарованную маску. Но в этот раз Том знал, что она не пьяна. Видимо, он задел в ней какую-то чувствительную струну, раздражение и печаль, и в результате ее настроение кардинально изменилось.
– Извини, – покаянно произнес Том. – Это было очень глупо с моей стороны. Поговорим об этом в другой раз.
Однако Рэйчел продолжала упрямо молчать. Том постарался завести разговор о книге, которую они оба недавно прочитали, но неприятная атмосфера не рассеялась. Она искрила и потрескивала, как статическое электричество. Рэйчел не отвечала. Том тоже не мог побороть раздражение: как легко пропала романтика вечера! Куда только делись легкость и понимание. Может быть, несмотря на секс и разговоры и тысячи имейлов, они всегда останутся друг для друга относительными незнакомцами? Чужими, в общем, людьми?
– Давай не так, – вдруг попросил он. – Пусть все будет не так. Прости меня. Я вел себя как бесчувственный идиот. Не надо было поднимать эту тему.
– Да ладно, забудь, – вяло отреагировала она.
Но вечер, несомненно, был окончен. Они еще долго сидели молча под напевы дудочек и арфы. Рэйчел со скучным и угрюмым лицом смотрела в сторону. Том, разочарованный и разозленный, понял, что изменить ее расположение духа он не в силах. Наконец Рэйчел встала и отправилась в туалет, а Том расплатился по счету. Через пять минут они вышли из ресторана на серую, мокрую, плохо освещенную, замусоренную ист-эндскую улицу.
– Я думаю, будет лучше, если ты поедешь к себе, – обернувшись, сухо сказала Рэйчел.
Внутри у него взметнулся гнев, однако Том ничего не ответил. Сзади, из ресторана, все еще доносилось пение дудочек. Он развернулся и пошел прочь. Романтик в его душе был удручен и раздавлен, а человек разумный и опытный, другая его часть, страшно злился на Рэйчел за то, что она отреагировала на его слова слишком остро. Том проклинал себя за то, что завел разговор о назначении в Анкару, но Рэйчел он проклинал еще больше – за нетерпимость, непонимание и дурной характер. Могла бы просто пропустить его замечание мимо ушей, если уж оно так ей не понравилось.
Он ни разу не обернулся. А когда у него в кармане завибрировал телефон, не ответил на звонок и даже не посмотрел на экран. Вместо этого закурил сигарету, дошел до станции метро, вместе с толпой на платформе дождался последнего на сегодня поезда Центральной линии и в тишине вернулся в Западный Лондон. Выйдя через полчаса на станции «Холланд-Парк», Том увидел, что Рэйчел звонила ему два раза, а потом прислала СМС с единственным вопросительным знаком. Он опять не ответил. На Холланд-Парк-авеню мимо него рука об руку прошли мужчина и женщина; Том как раз вытащил из кармана пачку Winston. Мужчина попросил у него закурить, и Том молча протянул ему сигарету и поднес к ней зажигалку. Тот рассыпался в благодарностях. В воздухе отчего-то стоял запах собачьего дерьма: то ли оно прилипло к подошве одного из этой парочки, или здесь просто так воняло. Том пошел на восток. Домой он пока не собирался. Его вдруг охватило нетерпеливое желание заняться работой. Несколько оживленный сигаретой, он подозвал такси и меньше чем через пять минут был уже на Редан-Плейс.
Охранника внизу не было. Том открыл дверь ключом – вернее, это был брелок, отключающий сигнализацию, как у автомобилей, и добрался на лифте до четвертого этажа. Дверь в офис была открыта нараспашку, да еще и подперта горой коробок внушительных размеров. В одной из комнат где-то в середине коридора, самой большой, горел тусклый свет и двигалась чья-то тень.
– Эй! – позвал Том. – Есть кто дома?
Тень замерла. Том услышал неразборчивое «Что еще такое?», и в коридор высунулась голова Хэролда Мобрэя. Он щурился, пытаясь разглядеть, кто стоит у входа, – словно холостяк, который заглядывает в духовку проверить, разогрелся ли готовый обед.
– Это вы, босс? Что вы здесь делаете в такое дикое время?
Мобрэй отвечал за техническую сторону операции двухлетней давности, когда они освобождали из заложников сына Амелии. Прекрасный специалист по микрофонам и миниатюрным камерам – и человек с прекрасным чувством юмора, чьи шутки не раз помогали разрядить атмосферу.
– Я как раз собирался задать тебе тот же самый вопрос, – возразил Том. – Рад тебя видеть.
Он и сам удивился тому факту, насколько это было правдой. Тому было действительно более чем приятно снова встретиться со старым знакомым. Они пожали друг другу руки.
– Так что у нас на повестке дня на этот раз? – поинтересовался Хэролд. – У Амелии объявилась незаконная дочь, только она пока еще об этом не знает? На нашем прошлом представлении я чувствовал себя так, словно мы исполняем Mamma Mia.